Впрочем, насколько понимал Баст, это был отнюдь не первый случай, когда баронесса путешествовала налегке, прихватив с собой всего три чемодана – сущие пустяки – самых необходимых при такой походной жизни вещей.
Сам он действительно довольствовался малым, и, хотя после ночи любви плохо думается о прозе жизни, фон Шаунбург проявил чисто немецкий практицизм и того же происхождения педантизм. Из полудюжины рубашек, как минимум, четыре, а по максимуму все шесть нуждались в стирке. О ней же мечтали и его носки и нижнее белье. Но тут можно было кое-что и прикупить, а вот костюм следовало непременно отпарить. Получалось, что обстоятельства просто не оставили ему выбора: темно-серые фланелевые брюки и пиджак из темно-коричневого вельвета. А вместо галстука – шейный платок.
"Все хорошо... — Констатировал Баст, рассматривая себя в зеркале. — Но ведь замерзну к едреной матери".
Действительно: в Париже было холодно и промозгло, но если под брюками у Шаунбурга были поддеты шелковые кальсоны, — а Баст не отказался бы теперь и от шерстяных, но таковых у него, увы, не было – то майка, рубашка и пиджак под элегантным, но всего лишь тонким демисезонным пальто – тот еще паллиатив[125].
Но зато выглядел фон Шаунбург замечательно. Помылся, побрился, оделся, словно фат на прогулке, выкурил заныканную с позавчера сигару, выпил большую чашку сладкого кофе, принесенного по его просьбе из ресторана вместе с бутылкой коньяка. Коньячку Баст тоже отведал, и благодаря всем этим мерам полностью восстановил свое душевное равновесие.
"Мадам, после того, что между нами было, я, как честный человек ... А что было-то?"
Вот эта последняя реплика лучшим образом и отражала модус операнди Екатерины Альбедиль-Николовой. Ни тени смущения, разумеется, и никаких душевных драм. И в самом деле, с чего бы? Впрочем, нет. Тень смущения – но именно тень – все-таки промелькнула разок в ее посветлевших в утреннем свете глазах, но Баст подозревал, и не без веских к тому оснований, что смущалась чужая и незнакомая ему библиотекарша из Санкт-Петербурга, а вот баронесса на такие подвиги была совершенно неспособна. Вернее, способна-то она была как раз на многое, но если уж уложила в постель понравившегося ей мужика, то, верно, не затем, чтобы потом об этом жалеть.
— Извини, Баст, — рассеянно улыбнулась ему Кейт, открывая дверь через две минуты после того, как он постучал первый раз. — Я еще не готова, но это не займет много времени. Садись в кресло и ...
"Наслаждайся представлением".
– ... покури, — скользящий в никуда взгляд, ироническая улыбка и что-то еще до кучи, чего Баст пока не понял.
Оставалось гадать, чем она была занята весь прошедший час, если все еще в пеньюаре, под которым имела место быть лишь короткая шелковая комбинация. Разумеется, белоснежная и обязательно по фигуре, по хорошей фигуре... В общем, выглядела Кисси потрясающе, в первозданном смысле этого слова. Она буквально трясла Баста фон Шаунбурга, взяв его за грудки – за лацканы пиджака – вытрясая из него дурь, то есть, всех прочих баб ...
"И юных блондинов!" — Усмехнулся мысленно Олег, сбрасывая наваждение и вновь, хоть отчасти, становясь самим собой.
Естественно, Кисси нравилась не одному только Басту. Она и Ицковичу нравилась, но Олег в этом смысле был сейчас несколько крепче. Или все дело было во времени суток и количестве алкоголя в крови?
— Не торопись, Кисси, — сказал он, усаживаясь в кресло и закуривая сигарету. — Мы никуда не опаздываем.
Она одарила его чудной улыбкой и соответствующим взглядом — "И не надейся, Баст, я спешить, не намерена..." — и "продолжила" прерванный туалет. На повестке стояли шелковые чулки. Ну, кто бы сомневался! Есть ли что-нибудь более эротичное, чем красивая женщина, натягивающая на стройные ноги тонкие цвета топленого молока чулки? Вероятно, есть, но в голову сразу не приходит. Особенно если ты как раз тем и занят, что смотришь, не в силах оторвать взгляд, как эта чертовка надевает чулки.
"Вот же! Ох, ... Твою ... твою ..." — Олегу стоило немалых усилий справиться с природной магией женственности, которой кузина Кисси владела в совершенстве, но он все-таки преуспел. Закурил не суетясь, выпустил дым, взглянул "рассеянно" в расшторенное окно, снова перевел взгляд на Кисси, и, усмехнувшись, попросил:
— Ты бы рассказала мне, пока одеваешься, что там было с поездкой Тухачевского.
— С какой поездкой? — Она была обескуражена, но еще не решила, как реагировать на его откровенное хамство.
— Ты сказала, что 15 февраля он будет в Париже. Об этой поездке что-то известно? С кем он встречался? Где? О чем говорил?
Баст фон Шаунбург был в меру деловит, но не жал. Не допрос все-таки, а светская беседа, да еще и в контексте отношений, осложненных случайным сексом.
— А что это ты вдруг заинтересовался маршалом? — Она снова была беззаботна, и голос ее звучал не то чтобы игриво, но чрезвычайно возбуждающе, хотя, видит бог, какой подтекст можно вложить в эту давнюю историю?
"Которая на самом деле еще даже не произошла".
— Да, просто любопытно, — Олег пока и сам не знал, почему вдруг заинтересовался Тухачевским. Что-то такое крутилось в голове, но пока неотчетливое, неясное.
— Расскажи, что помнишь, — попросил он.
— Он был в Париже с 10 по 16 февраля. Встречался с военным атташе Венцовым-Кранцем ... обед в посольстве ... Он там, вроде бы, наговорил лишнего ...
— Вроде бы? — Переспросил, заинтересовавшийся этой оговоркой Олег.
— Информация о его беседе с румынским военным атташе, не помню его фамилии, содержится в таких источниках, что вполне могла быть инспирирована ...
— Кем?
— Ну, не знаю, — пожала она плечами, пристегивая к поясу правый чулок. — Гестапо, например, ...
"Бинго!" — Все так и было, наверное. Просто этим делом занимался кто-то другой, однако и Шаунбургу было известно об интересе Гейдриха к Тухачевскому.
— Слушай, а ты откуда все это знаешь? — Спросил Олег, неожиданно сообразивший, что, хотя Ольга, как грамотный человек, историк и библиотекарь, могла знать что-то интересное о Тухачевском, но, с другой-то стороны, с чего бы ей все это знать?
— Не поверишь! — Улыбнулась Кейт, сбрасывая пеньюар и направляясь к платяному шкафу. — Я одному типу за семьсот долларов собрала всю фактографию по июньскому процессу. Он диссертацию писал.
— А ... — Понял Олег, и чуть было не потерял нить мысли, увидев, как Кейт надевает платье.
"Черт!"
Но, следует признать, зрелище было захватывающее, и, кроме того, Ольга не обманула его ожиданий: она прочла Олегу такую содержательную лекцию о Тухачевском вообще и о его посещении Парижа в частности, что вскоре Ицкович и думать забыл о соблазнах молодой плоти. Он беспокоился только об одном, как бы не расплескать всю ту информацию, которой поделилась с ним любезная Ольга Сергеевна. Но, к счастью, Баст фон Шаунбург обладал незаурядной – если не сказать большего – памятью, да и Олег на свою "стариковскую" пока не жаловался.
* * *
Следующие три дня прошли на редкость хорошо и спокойно. Олег – то в одиночестве, то в компании Кейт, которая так и не смогла окончательно превратиться для него в Ольгу – гулял по Парижу, обращая особое внимание на некоторые градостроительные особенности этого великого города, или сидел в библиотеке, восполняя пробелы в образовании, как Ицковича, так и Шаунбурга. Однако по вечерам – воленс-ноленс[126] — Баст обязан был развлекать свою кузину, не позволяя той заскучать и, не приведи господь, впасть в меланхолию. Однако будь то опера, Мулен Руж или "Максим"[127], кончалось, все это одним и тем же. Ицкович, давший себе с утра "честное фашистское" не поддаваться больше на чары баронессы Альбедиль-Николой, вечером или, вернее, ночью находил себя в ее постели или для разнообразия ее в своей. И самое неприятное, что это начинало ему даже нравиться, а угрызения совести звучали все глуше и глуше.
Впрочем, на четвертый день утром они все-таки расстались, условившись встретиться здесь же, в Париже, через неделю. Итак, Кейт благополучно уехала в Гаагу на встречу со своей подругой, не подозревая, впрочем, что Олег предполагает увидеться с Татьяной несколько позже и уже в Антверпене. А пока Ицкович снова оказался совершенно свободен и предоставлен, наконец, самому себе. И тут выяснилось, что делать ему совершенно нечего. То есть, на самом деле работы было хоть отбавляй: хоть официальной – фашистской, хоть неофициальной – попаданческой, но ничего "такого" делать как раз и не хотелось. К тому же в голове назойливо крутилось запоздалое опасение, что, несмотря на все благие намерения, — а намерения эти были высказаны Ольгой по ее личной инициативе – случайно или намеренно, но Кейт проболтается об их "парижских каникулах". Разумеется, это было бы неприятно, но ...
